Потерянный в собственном поле . Рецензия на фильм «За пропастью во ржи»

На сегодняшний день кинематограф сумел подмять под себя все массовые и культовые книги. Экранизации Толкина, Кинга, Толстого и множество других произведений известных писателей так или иначе оказывались на большом экране. Однако есть и исключения. «Над пропастью во ржи» Сэлинджера попадает в когорту желаемых у режиссеров романов, но авторский запрет пресекает все надежды увидеть Холдена Колфилда в кино.

Тем не менее, никто не запрещал показать самого Сэлинджера и процесс создания одного из важнейших текстов ХХ века. За нелегкий байопик взялся Дэнни Стронг (один из сценаристов известных «Голодных игр»), основываясь на книге Кеннета Славенски. Да и с актерским ансамблем сложилось так же весьма удачно. Миловидному Николасу Холту было дозволено сыграть Сэлинджера, окружение которого состояло из Зои Дойч, Виктора Гарбера, Сары Полсон и порядочного на тот момент Кевина Спейси. Довольно-таки бойкий состав для успешного фильма, не так ли?

Как оказалось, имеющегося на руках материала не было достаточно для серьезного, глубокого рассказа о душевных смутах и терзаниях писателя. Та клишированность, с которой начинает Стронг свою картину, уже на старте обрекает зрителя на весьма скучную последовательность событий, где каждый нарратив преподносится как вынужденная мера для удерживания песочного сюжета. Нам показывают Сэлинджера в больнице, сидящим за столом, что с силой пытается выдавить из себя хоть слово на листе блокнота. Маяковская «вобла воображения» терроризируется воспоминаниями о концлагерях и символической отбивной, которую подали на ужин солдатам, сигнализирующая боевые действия. Темные стены, холодно-пустая комната на человеческую жизнь, дрожащая рука и насильственная жестикуляция способствуют проявлению эмоционального отклика, впрочем, последующий титр «шестью годами ранее» дает почти что четкий ответ, как и каким путем будет вести нас режиссер до увиденного ранее состояния.

К слову, все то, что испытывает Сэлинджер в написании своих первых рассказов, должным образом не раскрывает его как личность. Видя, через что приходится переступать Джерому, мы в общих чертах сознаем, что сильно потеть и напрягаться ему не приходилось. Походы по барам, попытки познакомиться вкупе с выпитым алкоголем, не такая уж непреодолимая изгородь, а его усидчивые и тонущие в сигаретном дыму нависания над печатной машинкой лишь ранний творческий конфуз, справиться с которым помогает учитель-Спейси, дав ему в итоге возможность опубликоваться. И после этого история окончательно встает на предсказуемые рельсы, тихо, с немногочисленными всплесками (романтические отношения с дочерью известного драматурга сводятся на нет, когда молодая особа выскакивает замуж за Чарли Чаплина, пока Сэлинджер находится на низком старте перед отправкой на фронт) идет по проторенной дороге, где за неумением держать сюжет в постоянном состоянии конфликта, просвечиваются узнаваемые черты слабого на дух фильма.

Спейси, выполняющий на начальных этапах функции ментора–мотиватора, выглядит убедительнее самого протагониста, но ссора отправляет их по разные стороны баррикад (естественно, в конце они пожали друг другу руки). Но до этого вновь будничная жизнь в сочетании с отказами, спорами с отцом о истинных желаниях сына (возможно из Сэлинджера вышел бы неплохой продавец бекона) до той поры, когда The New Yorker соглашается его публиковать, но с некоторыми поправками. И здесь Сэлинджер метафорически встает в позу, отвечая, что он не будет следовать пожеланиям и сложившимся вкусам читателей и продолжает настаивать на своей оригинальности и новом способе письма.

Сэлинджера в таком ключе, возможно, стоило бы представить литературным Цукербергом своего времени, неким интровертом, в духе Дэвида Финчера и его «Социальной сети». Однако Стронг пошел по классическому маршруту, где Джерома все желают и хотят, дают ему карт-бланш, но он, естественно, против, оставаясь в стороне за построенным в дальнейшем забором в тихом Нью-Гэмпшире. Все это самовыдвижение в творцы было бы уместнее, если бы к этому моменту зритель до сих пор проявлял интерес к судьбе писателя.

Дальше война, депрессия, написание романа и новый духовный наставник. Вся череда заурядных, простых событий, все это мы уже проходили и видели. «За пропастью во ржи» ничем не отличается от многих других схожих картин. Где буйство эмоций, сдвиг жизненных ориентиров подаются ни как важные этапы в развитии человеческого характера и личности в целом, серией/набором шаблонных встреч и разговоров о творчестве, превращая фильм Стронга в безликую, серую историю, неспособную даже вызвать четкого желания взять и прочитать/перечитать «Над пропастью во ржи».